Марк Твен. Янки из Коннектикута при дворе короля Артура

Предисловие

Грубые законы и обычаи, о которых говорится в этой повести, исторически вполне достоверны, и эпизоды, их поясняющие, тоже вполне соответствуют тому, что нам рассказывает история. Автор не берется утверждать, что все эти законы и обычаи существовали в Англии именно в шестом веке; нет, он только утверждает, что раз они существовали в Англии и в других странах в более позднее время, то можно предположить, не опасаясь стать клеветником, что они существовали уже и в шестом веке. У нас есть все основания считать, что если описанный здесь закон или обычай не существовал в те отдаленные времена, его с избытком заменял другой закон или обычай, еще более скверный.

Вопрос о том, существует ли в действительности такая вещь, которую называют божественным правом королей, в этой книге не затронут. Он оказался слишком сложным. Очевидно и бесспорно, что главой исполнительной власти в государстве должен быть человек высокой души и выдающихся способностей; столь же очевидно и бесспорно, что один только бог может, не опасаясь ошибиться, избрать такого человека; отсюда с очевидностью и бесспорностью следует, что избрание его нужно предоставить богу; и это размышление приводит к неизбежному выводу, что главу исполнительной власти всегда избирает бог. Так по крайней мере казалось автору этой книги до тех пор, пока он не натолкнулся на таких представителей исполнительной власти, как мадам Помпадур, леди Кастлмен и прочие в том же роде; их до такой степени трудно было зачислить в разряд божьих избранников, что автор решил эту книгу (которая должна выйти к осени) посвятить другим вопросам, а потом, накопив побольше опыта, приналечь и вопрос о наследственном праве королей разрешить в следующей книге. Вопрос этот должен быть разрешен во что бы то ни стало, а зимой мне, кстати, делать будет нечего.

Несколько пояснительных замечаний

С забавным незнакомцем, о котором я собираюсь рассказать, я встретился в Варвикском замке. Он мне понравился тремя своими свойствами: искренним простодушием, изумительным знанием старинного оружия и еще тем, что в его присутствии можно было чувствовать себя совершенно спокойно, так как все время говорил он один. Благодаря своей скромности мы очутились с ним в самом хвосте людского стада, которое водили по замку, и он сразу же стал рассказывать мне в высшей степени любопытные вещи. Его речи, мягкие, приятные, плавные, казалось, незаметно уносили из нашего мира и нашего времени в какую-то отдаленную эру, в старую, позабытую страну; он постепенно так околдовал меня, что мне стало чудиться, будто меня окружают возникшие из праха призраки древности и будто я беседую с одним из них! О сэре Бедивере, о сэре Борее де Ганисе, о сэре Ланселоте Озерном, о сэре Галахаде и о других славных рыцарях Круглого Стола он говорил совершенно так же, как я говорил бы о своих ближайших личных друзьях, врагах или соседях; и каким старым-престарым, невыразимо старым, и выцветшим, и высохшим, и древним показался мне он сам! Внезапно он повернулся ко мне и сказал так просто, как говорят о погоде и самых обыкновенных вещах:

– Вы, конечно, слышали о переселении душ. А вот случалось ли вам слышать о перенесении тел из одной эпохи в другую?

Я ответил, что не случалось. Он не обратил на мой ответ никакого внимания, как будто бы и в самом деле разговор шел о погоде. Наступило молчание, которое сразу же нарушил скучный голос наемного проводника:

– Древняя кольчуга шестого века, времен короля Артура и Круглого Стола, по преданию, принадлежала рыцарю сэру Саграмору Желанному; обратите внимание на круглое отверстие между петлями кольчуги с левой стороны груди; происхождение этого отверстия неизвестно, предполагают, что это след пули. Очевидно, кольчуга была пробита после изобретения огнестрельного оружия. Быть может, в нее выстрелил из озорства какой-нибудь солдат Кромвеля.

Мой знакомый улыбнулся; улыбка у него была какая-то странная, – так, быть может, улыбались много сотен лет назад, – и пробормотал про себя:

– Что скрывать! Я-то знаю, как была пробита эта кольчуга. – Затем, помолчав, прибавил: – Я сам ее пробил.

Я вздрогнул от изумления, как от электрического тока. Когда я пришел в себя, его уже не было.

Весь вечер я просидел у камина в Варвик-Армсе; за окнами стучал дождь и выл ветер. Время от времени я заглядывал в старинную очаровательную книгу сэра Томаса Мэлори, полную чудес и приключений, вдыхал ароматы позабытых столетий и опять погружался в думы. Была уже полночь, когда я прочел на сон грядущий еще один рассказ – о том…

…Как сэр Ланселот убил двух великанов и освободил замок

«…Вдруг появились пред ним два огромных великана, закованных в железо до самой шеи, с двумя страшными дубинами в руках. Сэр Ланселот прикрылся щитом, отразил нападение одного из великанов и ударом меча раскроил ему голову. Другой великан, сие увидев и опасаясь страшных ударов меча, кинулся бежать как безумный, а сэр Ланселот помчался за ним во весь дух, ударил его по плечу и разрубил пополам. И сэр Ланселот вступил в замок, и навстречу ему вышли трижды двенадцать дам и дев, и пали пред ним на колени, и возблагодарили господа и его за свое освобождение. «Ибо, сэр, – сказали они, – мы томимся здесь в заточении уже целых семь лет и вышиваем шелками, чтобы снискать себе пропитание, а между тем мы благороднорожденные женщины. И да будет благословен тот час, в который ты, рыцарь, родился, ибо ты более достоин почестей, чем любой другой рыцарь во вселенной, и должен быть прославлен; и мы умоляем тебя назвать свое имя, чтобы мы могли поведать своим друзьям, кто освободил нас из заточения». – «Прелестные девы, – сказал он, – меня зовут сэр Ланселот Озерный». И он покинул их, поручив их богу. И он сел на коня и посетил многие чудесные и дикие страны и проехал через многие воды и долы, но нигде не был он принят подобающим ему образом. Наконец однажды, к вечеру, ему случилось приехать в прекрасную усадьбу, и там его встретила старая женщина благородного происхождения, которая оказала ему должный прием и позаботилась о нем и о его коне. И когда настало время, хозяйка отвела его в красивую башню над воротами, где для него было приготовлено удобное ложе. И сэр Ланселот снял свои латы, положил свое оружие рядом, лег в постель и сразу уснул. И вот вскоре подъехал всадник и стал торопливо стучаться в ворота. И сэр Ланселот, услышав стук, вскочил и глянул в окно и при свете луны увидел невдалеке трех рыцарей, которые, пришпорив коней, догоняли стучавшего в ворота. Приблизившись, они замахнулись на него мечами, а тот повернулся к ним и, как подобает рыцарю, защищался. «Поистине, – сказал сэр Ланселот, – я должен помочь сему рыцарю, который один сражается против трех, ибо, если его убьют, я буду виновен в его смерти и позор падет на меня». И он надел на себя латы и по простыне спустился из окна к четырем рыцарям и громким голосом прокричал: «Эй, рыцари, сражайтесь со мною и не троньте этого рыцаря!» Тогда они все трое оставили сэра Кэя и набросились на сэра Ланселота, и началась великая битва, ибо рыцари спешились и стали наносить сэру Ланселоту удары со всех сторон. Тогда сэр Кэй вышел вперед, чтобы помочь сэру Ланселоту. «Нет, сэр, – сказал тот, – мне не нужна ваша помощь, вы можете помочь мне только тем, что оставите меня наедине с ними». Сэр Кэй, к удовольствию рыцаря, вынужден был согласиться и отошел в сторону. И сэр Ланселот шестью ударами поверг их на землю.

Тогда они все трое взмолились: «Сэр рыцарь, мы покоряемся тебе, ибо нет тебе равного по силе!» – «Я не нуждаюсь в вашей покорности, – ответил сэр Ланселот, – вы должны покориться не мне, а сэру Кэю, сенешалю. Если вы согласны покориться ему, я дарую вам жизнь; если не согласны, я убью вас». – «Прекрасный рыцарь, – возразили они, – мы не хотим лишаться своей чести, ибо сэра Кэя мы преследовали до самых ворот замка, и мы одолели бы его, если бы не ты; зачем же нам ему покоряться?» – «Как хотите, – сказал сэр Ланселот, – вам предстоит сделать выбор между жизнью и смертью, а покориться вы можете только сэру Кэю». – «Прекрасный рыцарь, – сказали они тогда, – чтобы спасти жизнь, мы поступим так, как ты нам повелеваешь». – «В ближайший троицын день, – сказал сэр Ланселот, – вы должны явиться ко двору короля Артура, изъявить свою покорность королеве Гиневре, препоручить себя ее милосердию и сказать ей, что вас прислал к ней сэр Кэй и повелел вам стать ее пленниками». Наутро сэр Ланселот проснулся рано, а сэр Кэй еще спал; и сэр Ланселот взял латы сэра Кэя, и его щит, и его оружие, пошел в конюшню, сел на его коня и, простившись с хозяйкой, уехал. Вскоре проснулся сэр Кэй и не нашел сэра Ланселота, и заметил, что тот унес его оружие и увел его коня. «Клянусь, многим из рыцарей короля Артура придется испытать немало горя, ибо, введенные в заблуждение моими доспехами, они будут храбро нападать на сэра Ланселота, принимая его за меня. Я же, надев его латы и прикрываясь его щитом, доеду в полной безопасности». И, поблагодарив хозяйку, сэр Кэй отправился в путь…»

Не успел я отложить книгу, как в дверь постучали, и вошел мой давешний незнакомец. Я предложил ему трубку и кресло и принял его как мог любезнее. Я налил ему стакан горячего шотландского виски, налил ему еще стакан, потом еще, надеясь услышать его историю. После четвертого стакана он заговорил сам, просто и естественно.

Рассказ незнакомца

Я американец. Родился я и вырос в Хартфорде, в штате Коннектикут, сразу за рекой, в пригороде. Я янки из янки и, как подобает настоящему янки, человек практичный; всякой чувствительности, говоря иначе – поэзии, я чужд. Отец мой был кузнец, мой дядя – ветеринар, и сам я в юности был и кузнецом и ветеринаром. Потом я поступил на оружейный завод и изучил мое теперешнее ремесло, изучил его в совершенстве: научился делать все – ружья, револьверы, пушки, паровые котлы, паровозы, станки. Я умел сделать все, что только может понадобиться, любую вещь на свете; если не существовало новейшего способа изготовить какую-нибудь вещь быстро, я сам изобретал такой способ, и это мне ровно ничего не стоило. В конце концов меня назначили старшим мастером: две тысячи человек работали под моим надзором.

На такой должности надо быть человеком боевым – это само собой понятно. Если под вашим надзором две тысячи головорезов, развлечений у вас будет немало. У меня, во всяком случае, их было достаточно. И в конце концов я нарвался и получил то, что мне причиталось. Вышло у меня недоразумение с одним молодцом, которого мы прозвали Геркулесом. Он так хватил меня по голове, что череп затрещал, а все швы на нем разошлись и перепутались. Весь мир заволокла тьма, и я долго ничего не сознавал и не чувствовал.

Когда я очнулся, я сидел под дубом на траве, в прелестной местности, совершенно один. Впрочем, не совсем так: рядом находился еще какой-то молодец, он сидел верхом на лошади и смотрел на меня сверху вниз, – таких я видывал только в книжках с картинками. Весь он с головы до пят был покрыт старинной железной броней, голова его находилась внутри шлема, похожего на железный бочонок с прорезями; он держал щит, меч и длинное копье; лошадь его тоже была в броне, на лбу у нее торчал стальной рог, и пышная, красная с зеленым, шелковая попона свисала, как одеяло, почти до земли.

– Прекрасный сэр, вы готовы? – спросил этот детина.

– Готов? К чему готов?

– Готовы сразиться со мной из-за поместий, или из-за дамы, или…

– Что вы ко мне пристаете? – сказал я. – Убирайтесь к себе в цирк, а не то я отправлю вас в полицию.

Что же он тогда, по-вашему, сделал? Он отъехал ярдов на двести и поскакал во весь опор прямо на меня, склонив свой железный бочонок к шее лошади и выставив свое длинное копье вперед. Я увидел, что он не шутит, и когда он доскакал до меня, я был уже на дереве. Тогда он объявил, что я его собственность, пленник его копья. Доводы его показались мне весьма убедительными, и так как на его стороне были все преимущества, я решил не возражать ему. Мы заключили соглашение: я пойду с ним, куда он прикажет, а он не будет меня обижать. Я слез с дерева, и мы отправились в путь; я шагал рядом с его конем. Мы двигались с ним, не торопясь, через поля и ручьи, и я очень удивлялся, что никогда прежде этих полей и ручьев не видал; сколько я ни вглядывался, никакого цирка я так и не увидел. Наконец я перестал думать о цирке и решил, что незнакомец сбежал из сумасшедшего дома. Но и сумасшедшего дома не было видно, и я стал в тупик. Я спросил его, далеко ли мы от Хартфорда. Он ответил, что никогда не слыхал такого названия; я решил, что он врет, но пререкаться с ним не хотел. Через час мы заметили вдали город, лежавший в долине, на берегу извилистой реки, а над городом, на холме, стояла большая серая крепость с башнями и бастионами, – впервые в жизни я увидел такую крепость наяву.

– Бриджпорт? – спросил я, указав рукой на город.

– Камелот, – сказал он.

Моему незнакомцу, видимо, очень хотелось спать. Он сам несколько раз ловил себя на том, что клюет носом, и наконец, улыбнувшись своей трогательной старомодной улыбкой, сказал:

– Я больше не в силах рассказывать. Идемте ко мне, у меня все записано; я дам вам свои записи – если хотите, можете прочесть их.

Когда мы вошли к нему в комнату, он проговорил:

– Вначале я вел дневник, а потом много лет спустя переработал его в книгу. О, как давно это было!

Он вручил мне рукопись и указал место, с которого я должен был начать чтение.

– Начните отсюда, – все, что случилось прежде, я вам уже рассказал.

Он совсем засыпал. Направляясь к двери, я услышал, как он сонно пробормотал:

– Доброй ночи, прекрасный сэр.

Я сел у камина и принялся разглядывать свое сокровище. Первая и большая часть записей была сделана на пергаменте, пожелтевшем от времени. Я тщательно изучил один листок и убедился, что это палимпсест. Из-под неразборчивых древних строк, написанных историком-янки, выступали следы других строк, еще менее разборчивых и еще более древних, – латинские слова и фразы, вероятно, отрывки древних монашеских сказаний. Я перелистал рукопись до места, указанного мне незнакомцем, и стал читать…

Вот что я прочел:

Повесть
О пропавшей стране

Глава I

– Камелот… Камелот… – говорил я себе. – Нет, никогда не слыхал я такого названия. Вероятно, так называется сумасшедший дом.

Местность вокруг нас, спокойная и мирная, была прелестна, как мечта, и совершенно пустынна. Воздух был полон аромата цветов, жужжания насекомых, пения птиц, но нигде не было видно ни людей, ни повозок. Дорога, по которой мы двигались, была, в сущности, узкой извилистой тропкой с отпечатками копыт и кое-где по бокам со следами колес на примятой траве – колес с ободьями шириной в ладонь.

Внезапно мы повстречали хорошенькую девочку лет десяти, с золотыми волосами, струившимися по плечам. На голове у нее был венок из огненно-красных маков. Приятно было на нее поглядеть, так шел ей этот венок. Она брела не торопясь, и на невинном ее личике отражалось спокойствие души. Мой спутник не обратил на нее никакого внимания, наверное, даже не заметил ее. А она? Она нисколько не удивилась его фантастическому наряду, словно ежедневно встречала людей в латах. Она прошла мимо него так же равнодушно, как прошла бы мимо коровы. Но что стало с ней, когда она увидела меня! Она подняла руки и окаменела от удивления, рот ее раскрылся, глаза испуганно расширились; вся она была воплощением любопытства, смешанного со страхом. Так она и стояла, глядя на меня, словно прикованная, пока мы не скрылись за поворотом лесной дороги. И я никак не мог понять, почему ее поразил я, а не мой спутник. И почему именно меня она считала необычайным зрелищем, а не себя, и почему глазела на меня с таким отсутствием великодушия, удивительным в существе столь юном. Тут было над чем призадуматься. Я шел как во сне.

Чем ближе мы подходили к городу, тем оживленнее становилось вокруг. Мы проходили то мимо какой-нибудь ветхой лачуги с соломенной крышей, то мимо небольших полей или садов, очень дурно возделанных. Попадались нам и люди – похожие на рабочий скот здоровяки с длинными жесткими нечесаными волосами, падавшими им прямо на лицо. И мужчины, и женщины были одеты в домотканые рубахи, спускавшиеся ниже колен, на ногах у них была грубая обувь, похожая на сандалии. У многих я видел на шее железный ошейник. Маленькие мальчики и девочки ходили совсем голые; но никто, казалось, этого не замечал. И все эти люди глазели на меня, говорили обо мне, кидались со всех ног в лачуги и вызывали оттуда родных – посмотреть на меня. Вид же моего спутника нисколько их не удивлял; они ему смиренно кланялись, но он не отвечал на их поклоны.

В городе среди разбросанных в беспорядке лачуг с соломенными крышами стояло несколько больших каменных домов без окон; вместо улиц были кривые немощеные дорожки; полчища псов и голых ребятишек шумно играли на солнцепеке; свиньи рылись повсюду, – одна из них, вся облепленная грязью, разлеглась в огромной вонючей луже посреди главной улицы и кормила своих поросят. Внезапно издали донеслись звуки военной музыки. Звуки приближались, становились все громче, и я увидел кавалькаду всадников, которая казалась необычайно пышной благодаря султанам на шлемах, и сверканию лат, и колыханию знамен, и богатству одежд, и конским попонам, и золоченым остриям копий. Кавалькада торжественно двигалась по грязи среди свиней, голых ребятишек, веселых псов, ободранных лачуг, и мы последовали за нею. Мы шли в гору, все выше и выше, миновали одну грязную улочку, потом другую, пока наконец не взобрались на вершину холма, где было очень ветрено и где стоял огромный замок. Протрубил рог; в замке тоже в ответ протрубил рог; начались переговоры; нам отвечали со стен, где под колышущимися знаменами с грубыми изображениями драконов расхаживали воины в шишаках и панцирях, с алебардами на плечах. Затем распахнулись огромные ворота, опустился подъемный мост, и предводитель кавалькады двинулся вперед, под суровые своды; и мы, следуя за ним, оказались на просторном мощеном дворе, огороженном башнями и башенками, со всех четырех сторон поднимавшимися в голубизну небес: вокруг нас раздавались учтивые приветствия, всадники слезали с коней, шла веселая суета, полная пестроты, беготни, веселой неразберихи и шума.

Глава II
Двор короля Артура

Улучив минуту, я ускользнул в сторонку, толкнул в плечо одного старичка, попроще на вид, и шепнул ему:

– Сделайте мне, друг, одолжение. Скажите, вы служите в этом сумасшедшем доме или просто пришли навестить кого-нибудь из родных?

Он тупо поглядел на меня и сказал:

– Прекрасный сэр…

– Довольно, – сказал я. – Вы, я вижу, тоже пациент.

Я отошел и, призадумавшись, стал поглядывать, не замечу ли где случайно прохожего в здравом уме, который мог бы что-нибудь мне объяснить. Наконец мне показалось, что я нашел такого. Я подошел к нему и шепнул ему на ухо:

– Как бы мне на минутку повидать старшего смотрителя? Только на одну минутку…

– Не препятствуй мне…

– Как вы сказали?

– Не мешай, если тебе это слово понятней.

Он объяснил, что он помощник повара и что у него сейчас нет времени на болтовню; потом он охотно со мной поболтает, так как ему до смерти хочется узнать, где я достал свою одежду. Тут он ткнул куда-то пальцем, сказав, что вот более подходящий для меня собеседник – у него много свободного времени, и к тому же он, без сомнения, меня ищет. Передо мною стоял тоненький мальчик в ярко-красных штанах, которые придавали ему сходство с раздвоенной на конце морковкой; верхняя его одежда была сшита из голубого шелка и кружев; на его длинных светлых кудрях сидела розовая атласная шапочка с пером, кокетливо сдвинутая на ухо. Судя по лицу, он был добряк, судя по походке – весьма доволен собой. Хорошенький мальчик – хоть вставляй в рамку! Он подошел ко мне, улыбнулся и, осмотрев меня с нескрываемым любопытством, сказал, что послан за мною и что он глава пажей.

– Какая ты глава, ты одна строчка! – сказал я ему.

Было это грубовато, но я рассердился. Впрочем, это не остановило его; он, кажется, даже не заметил, что я его обидел. Идя со мною рядом, он болтал и смеялся легкомысленно, радостно, по-мальчишески, и мы с ним сразу подружились; он задавал мне множество вопросов и обо мне, и о моей одежде, но ответов не дожидался, а продолжал болтать напропалую, забыв о том, что только что спрашивал; так он болтал до тех пор, пока нечаянно не выболтал, что родился в начале 513 года.

Я вздрогнул, остановился и спросил слабым голосом:

– Я, кажется, ослышался. Повтори… повтори медленно, раздельно… В каком году ты родился?

– В пятьсот тринадцатом.

– В пятьсот тринадцатом! Глядя на тебя, этого не скажешь! Послушай, мой мальчик, я здесь чужой, друзей у меня нет; будь со мною честен и правдив. Ты в своем уме?

Он ответил, что он в своем уме.

– И все эти люди тоже в своем уме?

Он ответил, что они тоже в своем уме.

– А разве здесь не сумасшедший дом? Я имею в виду заведение, где лечат сумасшедших.

Он ответил, что здесь не сумасшедший дом.

– Значит, – сказал я, – либо я сам сошел с ума, либо случилось что-то ужасное. Скажи мне честно и правдиво, где я нахожусь?

– При дворе короля Артура.

Я помолчал минуту, чтобы вполне усвоить смысл этих слов, затем спросил:

– Какой же, по-твоему, теперь год?

– Пятьсот двадцать восьмой, девятнадцатое июня.

У меня заныло сердце, и я пробормотал:

– Никогда больше не увижу я моих друзей, никогда, никогда. Им суждено родиться через тринадцать столетий с лишним.

Я почему-то поверил, что мальчик сказал мне правду, – сам не знаю почему. Я поверил ему сердцем, но разум мой верить отказывался. Мой разум восставал, и вполне естественно. Я не знал, как справиться со своим разумом; свидетельства других людей не могли бы мне помочь, – мой разум объявил бы этих людей безумными и не принял бы их доводов во внимание. И вдруг, по какому-то наитию, мне в голову пришла замечательная идея. Я знал, что единственное полное солнечное затмение в первой половине шестого века произошло 21 июня 528 года, и началось оно ровно в три минуты после полудня. Знал я также, что астрономы не ожидали полного солнечного затмения в том году, который я считал текущим, то есть в 1879-м. Следовательно, если тревога и любопытство не сокрушат окончательно моего сердца за ближайшие сорок восемь часов, я буду иметь возможность с достоверностью установить, правда ли то, что сказал мне мальчик, или нет. А потому, будучи практичным коннектикутцем, я отложил разрешение всей этой загадки до намеченного дня и часа, перестал об этом думать и сосредоточил все свое внимание на обстоятельствах данной минуты, чтобы использовать их по возможности выгоднее. «Приберегай козыри!» – вот мой девиз, но уж ходить так ходить, хотя бы у тебя на руках ничего, кроме двоек и валета, не было. Я принял два решения: если сейчас все-таки девятнадцатый век, и я нахожусь среди сумасшедших, и мне отсюда не выбраться, – я не я буду, если не стану хозяином этого сумасшедшего дома; если же, напротив, сейчас действительно шестой век, так тем лучше, – я через три месяца буду хозяином всей страны: ведь я самый образованный человек во всем королевстве, так как родился на тринадцать веков позже их всех. Я не из тех людей, которые, приняв решение, теряют время; и я сказал пажу:

– Послушай, Кларенс, мой мальчик, если я верно угадал твое имя, введи меня, пожалуйста, в курс дела. Как зовут того, который привел меня сюда?

– Моего и твоего господина? Это славный рыцарь и благородный лорд сэр Кэй, сенешаль, молочный брат нашего повелителя, короля.

– Хорошо, продолжай, расскажи мне все, что ты о нем знаешь.

Он рассказывал долго. Но вот что в его рассказе касалось меня непосредственно. По его словам, я был пленником сэра Кэя, и, согласно обычаю, меня заточат в темницу и будут держать там на воде и хлебе до тех пор, пока мои друзья не выкупят меня, если я сам прежде не сдохну. Я видел, что у меня гораздо больше шансов сдохнуть, чем быть выкупленным, но не стал расстраиваться, чтобы не терять даром драгоценного времени. Паж сказал далее, что обед в большом зале уже подходит к концу и что, чуть только начнется беседа и попойка, сэр Кэй повелит позвать меня, покажет королю Артуру и его славным рыцарям, сидящим за Круглым Столом, и начнет хвастать подвигом, который он совершил, захватив меня в плен; при этом он, по всей вероятности, будет немножко преувеличивать, но мне не следует поправлять его: это неучтиво, да и небезопасно; а когда на меня вдоволь насмотрятся – марш в темницу; но он, Кларенс, непременно найдет способ навещать меня время от времени и постарается передать весточку моим друзьям.

Передать весточку моим друзьям! Я поблагодарил его; мне ничего другого не оставалось. Тут к нам подошел лакей и сказал, что меня зовут; Кларенс ввел меня в замок, усадил и сам сел рядом со мной.

Я увидел зрелище забавное и прелюбопытное. Огромный зал с почти голыми стенами, в котором все было полно кричащих противоречий. Он был очень, очень высок, этот зал, так высок, что в сумраке, сгущавшемся наверху, едва можно было различить знамена, свешивавшиеся со сводчатых балок и брусьев потолка; по обоим концам зала были высокие галереи, огороженные каменными перилами, – на одной сидели музыканты, а на другой женщины, разодетые с ослепительной яркостью. Пол был вымощен большими каменными плитами, истоптанными, щербатыми и нуждавшимися в замене. Украшений, говоря по правде, не было никаких; впрочем, по стенам висели большие ковры, которые, вероятно, считались произведениями искусства; на них были изображены битвы, но кони напоминали тех, которых лепят из пряничного теста или которых дети вырезают из бумаги, а люди были покрыты чешуйчатой броней, причем чешуйки заменялись круглыми дырочками, так что казалось, будто по всей кольчуге прошлась вилка, которой накалывают печенье. В зале был камин, такой огромный, что в нем мог расположиться целый лагерь; обрамленный колоннами из резного камня, он был похож на врата собора. Вдоль стен стояли воины в панцирях и шишаках; они держали в руках алебарды, никакого другого оружия у них не было; они стояли так неподвижно, что их можно было принять за статуи.

Посреди этой крытой и мощеной рыночной площади стоял дубовый стол, который называли Круглым Столом. Он был обширен, как цирковая арена; вокруг него сидело множество мужчин в таких пестрых и ярких одеждах, что глазам было больно смотреть на них. На головах у них были шляпы с перьями; они приподнимали эти шляпы только тогда, когда обращались к самому королю.

Большинство было занято выпивкой – они пили из цельных бычьих рогов; некоторые жевали хлеб или глодали бычьи кости. На каждого человека приходилось не менее двух псов; псы сидели выжидая, и когда кто-нибудь швырял им кость, разом кидались к ней целыми бригадами и дивизиями; начинался бой – головы, туловища, мелькающие хвосты смешивались в беспорядочную кучу, поднимался такой неистовый вой и лай, что всякий разговор приходилось прекращать, но на это никто не жаловался, потому что собачьи драки были интереснее любого разговора; мужчины порой вскакивали, чтобы лучше видеть, и бились об заклад, которая собака победит, а дамы и музыканты перегибались через перила; и со всех сторон раздавались восторженные восклицания. В конце концов пес-победитель удобно вытягивался на полу рядом с полусотней других победителей, держа в лапах кость, и с ворчаньем грыз ее, пачкая пол, а придворные принимались за прежние свои занятия и развлечения.

В общем, речи и манеры этих людей были изящны и учтивы; и, насколько я мог заметить, они в промежутках между собачьими драками выслушивали своих собеседников дружелюбно и внимательно. Притом они были по-детски простодушны; каждый из них чудовищно врал, с обезоруживающей наивностью, и охотно слушал, как врут другие, всему веря. Представление о жестоком и страшном не вязалось с ними; а между тем они с таким искренним упоением рассказывали о крови и муках, что я даже перестал содрогаться.

Я был не единственным пленником в зале. Кроме меня, было еще человек двадцать, а может быть, и больше. Многие из этих несчастных были изувечены, исцарапаны, изранены самым страшным образом; их волосы, их лица, их одежда были выпачканы засохшей черной кровью. Они, безусловно, очень страдали от усталости, голода и жажды; и никто не дал им умыться, никто не позаботился из простого милосердия об их ранах; однако сколько бы вы ни слушали, вы не услышали бы от них ни одного стона, сколько бы вы ни смотрели, вы не заметили бы никакого беспокойства, никакого желания пожаловаться. И я невольно подумал: «Они, как видно, сами в свое время так же обращались с другими; и теперь, когда настала их очередь, они ничего лучшего не ждут. Следовательно, их философское смирение вовсе не результат мысли, самообладания, силы ума; они терпеливы, как животные; они попросту белые индейцы».

Мадам Помпадур – Жанна-Антуанетта Пуассон маркиза Помпадур (1721–1764), фаворитка французского короля Людовика XV. Леди Кастлмен – урожденная Барбара Вилльерс, фаворитка английского короля Карла II (1630–1685). Обе пользовались большим политическим влиянием и вмешивались в государственные дела.

Варвикский замок выстроен в XI в., при короле Вильгельме Завоевателе, и расположен в живописном месте недалеко от Лондона.

. …времен короля Артура и Круглого Стола. – В рыцарских романах XII–XIII вв. большое место занимают переработанные в духе феодальной идеологии кельтские народные сказания о легендарном короле Артуре, вожде бриттов в V–VI вв., который защищал от англосаксов еще не захваченные ими земли Англии. В рыцарских романах король Артур изображен могущественным властелином всей Британии и половины Европы, при его дворе собирается цвет рыцарства и царит культ благородной отваги и любви. Ради личной славы либо ради дамы сердца король и его рыцари совершают фантастические подвиги, которые и составляют сюжет «романов Круглого Стола», названных так потому, что король Артур велел якобы соорудить круглый стол для придворных пиршеств, за которым все рыцари чувствуют себя равными.

Кромвель Оливер (1599–1658) – один из крупнейших деятелей английской буржуазной революции середины XVII в. Будучи фактическим руководителем парламентской «новой армии», он разбил войска короля Карла I и после установления республики был избран в ее исполнительный совет. Выступая с позиций крупной буржуазии, Кромвель подавлял демократическое движение левеллеров («уравнителей»), жестоко расправился с национально-освободительным движением в Ирландии и Шотландии и к 1653 г., опираясь на буржуазную армию, стал фактическим диктатором Англии под именем лорда-протектора.

Томас Мэлори – английский рыцарь XV в., автор книги «Смерть Артура» (1485), представляющей собою компиляцию и перевод на английский язык главнейших французских рыцарских романов Круглого Стола. Помещенный в книге Твена рассказ о том, «Как сэр Ланселот убил двух великанов и освободил замок», представляет точное воспроизведение главы из книги Мэлори.

Палимпсест – так называются древние рукописи на пергаменте, первоначальный текст которых был стерт и заменен новым, с целью экономии дорогостоящего материала для письма (пергамент изготовлялся из кожи).

. …солнечное затмение…произошло 21 июня 528 года. – В 528 г. действительно происходило солнечное затмение (четыре раза за один год), но не в тот день, который указан в романе.

Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», 2012

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», издание на русском языке, 2012

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», художественное оформление, 2012

ISBN 978-966-14-4020-2 (fb2)

Никакая часть данного издания не может быть скопирована или воспроизведена в любой форме без письменного разрешения издательства

Электронная версия создана по изданию:

Твен Марк

Т26 Янки из Коннектикута при дворе короля Артура / Марк Твен; пер. с англ. Н. Федоровой; вступ. материалы Р. Трифонова и Е. Якименко; худож. Д. Скляр. – Харьков: Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга»; Белгород: ООО «Книжный клуб “Клуб семейного досуга”», 2012. – 416 с.: ил. – (Серия «Золотая библиотека приключений», ISBN 978-966-14-1318-3 (Украина), ISBN 978-5-9910-1598-1 (Россия)).

ISBN 978-966-14-3497-3 (Украина, т. 9)

ISBN 978-5-9910-1997-2 (Россия, т. 9)

УДК 821.111(73)

ББК 84.7США

Кем он был? Марк Твен о себе

…В начале войны я две недели пробыл солдатом, и все это время за мной охотились, как за крысой. Знаком ли я с жизнью солдата?..

Да кроме того, я несколько недель ворочал серебряную руду на обогатительной фабрике и познал все последние достижения культуры в этой области…

А кроме того, я был золотоискателем и могу отличить богатую породу от бедной, просто попробовав ее на язык. А кроме того, я был рудокопом на серебряных рудниках и умею отбивать породу, отгребать ее, бурить скважины и закладывать в них динамит…

А кроме того, я четыре года был репортером и видел закулисную сторону многих событий…

А кроме того, я несколько лет служил лоцманом на Миссисипи и был близко знаком со всеми разновидностями речников – племени своеобразного и ни на какие другие не похожего.

А кроме того, я несколько лет был бродячим печатником и переезжал из одного города в другой…

А кроме того, я много лет читал публичные лекции и произносил речи на всевозможных банкетах…

А кроме того, я издатель…

А кроме того, я вот уже двадцать лет – писатель и пятьдесят пять лет – осёл.

Ну так вот: поскольку самым ценным капиталом, культурой и эрудицией, необходимым для писания романов, является личный опыт, я, следовательно, неплохо экипирован для этого ремесла.

Происхождение псевдонима

По книге Ф. Фонера «Марк Твен – социальный критик»

В августе 1862 г. Марк Твен нанялся в газету «Territorial Enterprise» в Вирджиния Сити на должность местного репортера и очеркиста.

Одна из статей, появившаяся в номере от 2 февраля 1863 года, стала исторической, и не столько сама по себе, сколько благодаря стоявшей под ней подписи. Это была первая корреспонденция Сэмюэла Л. Клеменса, подписанная псевдонимом «Марк Твен». «By the mark twain» (у отметки «два» ) – это возглас лотового на корабле, когда, промеривая глубину реки, он убеждается, что линь опустился до узла, показывающего две сажени. Возглас этот означает, что судно в безопасности, так как под ним двенадцать футов воды. Скоро эти два слова стали известны всему миру как самый прославленный псевдоним, когда-либо избранный писателем. Псевдоним этот существовал и раньше; вот что писал по этому поводу Твен (1874 г.): «Марк Твен – псевдоним некоего капитана Айсайи Селлерса, когда-то подписывавшего им свои заметки для новоорлеанской “Пикаюн”. Селлерс умер в 1863 году, и, так как этот псевдоним ему теперь без надобности, я самовольно взял его себе, не спросив разрешения у почившего владельца. Такова история моего псевдонима».

По книге Лиз Соннеборн «Марк Твен»

Возможно также, что имя «Марк Твен» возникло как шутка среди друзей Клеменса. Предполагают, что он заказывал напитки в барах, используя эту фразу. «Твен» означало, что нужно два напитка. «Марк» было указанием бармену записать (to mark) заказ на его счет, потому что у Клеменса в этот момент не было с собой денег, чтобы заплатить. Каким бы ни было его происхождение, имя Марк Твен приклеилось к писателю. Даже самые близкие приятели Клеменса стали называть его «Марк» вместо «Сэм».

Марк Твен и современники

Ральф Уолдо Эмерсон (1803–1882), американский поэт и философ

Клеменс и Эмерсон впервые встретились в Бостоне в 1874 г. Три года спустя, на банкете в честь дня рождения Дж. Уиттье, Твен произнес бурлескную речь, в которой изобразил самых уважаемых в то время американских писателей Эмерсона, Генри Лонгфелло и Оливера Холмса в карикатурном виде как неотесанных хулиганов. Позже он извинился перед Эмерсоном и остальными, но Эмерсон слишком плохо слышал, чтобы понять речь Марка Твена, и потому не был обижен.

Гарриет Бичер-Стоу (1811–1896), американская писательница, с которой Марк Твен долгое время жил в одном городе – Хартфорде

По книге М. О. Мендельсона «Марк Твен»

Твен держал себя с Бичер-Стоу просто и непринужденно, зачастую пугая этим Оливию Клеменс (жена писателя).

Однажды, когда Бичер-Стоу собиралась куда-то уезжать, Твен зашел к ней рано утром, чтобы попрощаться. Когда писатель вернулся домой, его жена пришла в ужас: ведь он был без воротничка и галстука.

Ничего не сказав, Твен упаковал воротничок и галстук и послал пакет Бичер-Стоу с запиской следующего содержания: «Прошу принять явившиеся к Вам с визитом дополнительные части моей персоны».

Дэн Де Квилл (Уильям Райт, 1829–1898), невадский журналист, друг писателя; в статье 1893 года «Репортаж с Марком Твеном»

Марк Твен-репортер относился ревностно и с энтузиазмом к той работе, которая ему нравилась, – тут он был просто неутомим… Он терпеть не мог иметь дело с цифрами, вычислениями, со всем тем, что относилось к рудникам и машинам.

Льюис Кэрролл (1832–1898), английский писатель

Кэрролл и Клеменс встретились в Лондоне в июне 1873 г. В опубликованных дневниках Клеменс лишь коротко упоминает об этой встрече. Зато в своей «Автобиографии» он описывает Кэрролла как «самого тихого и скромного взрослого человека, которого когда-либо встречал».

Френсис Брет Гарт (1836–1902), американский писатель

О первой встрече с Марком Твеном в нач. 1860-х гг.

Он имел удивительную голову: курчавые волосы, орлиный нос и орлиные глаза – такие, что даже второе веко не удивило бы меня, – необычайная натура! Брови у него были густые и кустистые, одет он был небрежно, и его главной чертой было величавое равнодушие к окружению и обстоятельствам.

Особенность его таланта в том, что он при желании пишет хорошо и по-настоящему серьезно, а ведь это и есть пробный камень истинного юмора.

Джордж Бернард Шоу (1856–1950), английский драматург и публицист

Он научился говорить так, чтобы люди, которые, догадайся они, о чем идет речь, тут же бы его вздернули на виселицу, были убеждены, будто он всего лишь шутит.

В письме к Марку Твену

Я убежден, что для будущего историка Америки Ваши произведения будут столь же незаменимы, как политические трактаты Вольтера – для историков Франции.

Редьярд Киплинг (1865–1936), английский писатель

На пути в Англию из Индии Киплинг остановился в Соединенных Штатах, чтобы встретиться со своим литературным героем – Марком Твеном, которому он нанес неожиданный визит в Элмайре в 1889 г. Позже Киплинг вспоминал, как рад был не разочароваться, «оказавшись лицом к лицу с почитаемым писателем». В 1903 г. Киплинг назвал Марка Твена «великим и божественным Клеменсом» и вообще часто упоминал его в своей публицистике.

Типичный деловой янки конца XIX в., умеющий сделать любую вещь на свете, получив во время стычки у себя на заводе удар ломом по черепу, попадает из промышленного штата Коннектикут в эпоху короля Артура - скорее, героя многих рыцарских романов, чем реального короля бриттов, на рубеже V - VI вв. нашей эры боровшегося с англосаксами. Оторопевшего янки берет в плен рыцарь, которого наш герой вначале принимает за сумасшедшего, а замок Артура Камелот за сумасшедший дом. Глава пажей Кларенс, смешливый хорошенький мальчик в ярко красных штанах, похожих на раздвоенную морковку, мимоходом сообщает ему, что сейчас 19 июня 528 г. В смятении янки припоминают, что в этом случае через два дня должно состояться полное затмение, а его в том году, из которого он прибыл, быть не должно.

Янки приводят в огромный зал с дубовым столом величиной в цирковую арену, вокруг которого в ярких диковинных одеждах сидит множество мужчин, пьющих из цельных бычьих рогов и закусывающих мясом прямо с бычьих же костей, которых дожидается свора псов, то и дело бросающихся в драку из-за добычи - к общему восторгу присутствующих. Ослепительно ярко одетые женщины располагаются на галерее - напротив музыкантов.

В промежутках между собачьими драками рыцари, очень дружелюбные и внимательные друг к другу, занимаются тем, что чудовищно врут о своих воинских подвигах и столь же простодушно выслушивают чужое вранье. Очевидно, врагов своих они истребляют не из злобы и не из корыстных помыслов, а исключительно из любви к славе.

Пленивший нашего янки сэр Кэй приговаривает его к смерти, однако всех смущает его странный, скорее всего, заколдованный костюм, но знаменитый придворный чародей, старец Мерлин, советует его раздеть - и нагота героя снова смущает лишь его одного. Янки выдаёт себя за ещё более могущественного чародея и, уже возведённый на костёр, велит солнцу погаснуть, а потом, воспользовавшись общим ужасом, возвращает солнце в обмен на сан бессменного министра, облечённого всей полнотой исполнительной власти.

Быстро выясняется, что шёлковые и бархатные наряды очень непрактичны, а истинного комфорта лишены даже министры - вместе с мылом, свечами, зеркалами, телефоном, газом... С изящным искусством тоже обстоит неважно - ни одной цветной рекламы страховой компании на стене. Зато слава! И бешеная зависть старикашки Мерлина, распространяющего слухи о чародейском бессилии своего конкурента. С помощью Кларенса и нескольких оружейников янки изготавливает порядочную порцию пороха и громоотвод, а затем в ближайшую грозу уничтожает «небесным огнём» башню Мерлина: «волшебство науки» оказывается сильнее устаревших чар.

Престиж янки поднимается ещё выше, и все же неизмеримо более могущественной остаётся власть церкви, и вообще, нация не умеет по-настоящему ценить никакие доблести, если они не подкреплены павлиньей родословной. В конце концов янки получает от народа единственный в стране титул «Хозяин», что не мешает графам и герцогам смотреть на него свысока. Правда, сэр Саграмор Желанный удостоивает его вызова на поединок из-за случайного недоразумения. Сам поединок откладывается на три-четыре года, покуда сэр Саграмор вернётся из очередного странствия в поисках святого Грааля - кубка, в который, по преданию, когда-то была собрана кровь Христа.

В отпущенное время янки спешит построить цивилизацию - сначала идёт бюро патентов, затем школьная сеть, а затем газета; только газета способна поднять из гроба мёртвую нацию. В тихих уголках возникают ростки будущих промышленных предприятий, куда специальные агенты собирают способных молодых людей. В этих уголках учат ещё и свободомыслию, подкапывающемуся под рыцарство и церковь. При этом янки насаждает не атеизм, а систему свободных протестантских конгрегаций, чтобы каждый мог выбрать себе религию по душе. Электрическая цивилизация с телеграфом и телефоном разрастается в подполье, как раскалённая лава в недрах потухшего вулкана. Людей, сохранивших достоинство, склонных к самостоятельному мышлению, Хозяин самолично отправляет на фабрику Людей.

Но его бурную деятельность прерывает нелепая история: ко двору Артура является никому не известная Алисандра ля Картелуаз (впоследствии переименованная Хозяином в Сэнди) и рассказывает, что её госпожа и ещё сорок четыре прекрасных девы заточены в мрачный замок трёх одноглазых, зато четвероруких великанов. Честь освободить прекрасных пленниц Артур предоставляет мысленно чертыхающемуся янки. В сопровождении Сэнди янки отправляется на поиски, ибо о картах здесь не имеют понятия. Он переносит неисчислимые неудобства, путешествуя в панцире, когда невозможно ни высморкаться, ни почесаться, ни самостоятельно забраться на лошадь, и тем не менее берет в плен и отправляет ко двору нескольких рыцарей, перепуганных клубами дыма из его трубки, который янки выпускает через забрало.

Слушая болтовню Сэнди, он с грустью вспоминает «телефонную барышню», которую любил в прежней жизни: какое счастье было утром сказать в трубку: «Алло, центральная!» только затем, чтобы услышать её голос: «Алло, Хэнк!» И все же приятно встретить в пути своего торгового агента - странствующего рыцаря с объявлениями на груди и спине: «Мыло Персиммонса! Все примадонны моются этим мылом!» Производство мыла растёт, несмотря на ужасную вонь, от которой король однажды чуть не падает в обморок, а самый знаменитый рыцарь Ланселот только ходит по крыше и ругается, не считаясь с присутствием дам.

Наконец странники добираются до замка, который за это время силой злых чар оказался превращённым в свиной хлев, великаны в пастухов, а прекрасные пленницы в свиней. Купить все стадо оптом оказалось делом нетрудным - гораздо сложнее было, не снимая лат и соблюдая изысканную вежливость, препроводить пленниц до ночлега, разместив их конечно же в доме: янки никогда ещё ничего подобного не нюхал! К счастью, удаётся сдать свиней на руки слугам, чтобы те под присмотром дожидались своих друзей со всех концов земли. Но, к сожалению, отделаться от не в меру разговорчивой Сэнди ему не удаётся - её должен отбить в поединке какой-нибудь другой рыцарь.

Янки встречает ужасные картины рабства, но хочет его искоренить руками народа, пока что поразительно равнодушного к страданиям рабов. Затем он узнает, что неподалёку, в Долине святости, иссяк чудодейственный источник и Мерлин уже три дня усиленно колдует над ним, но впустую. Янки обнаруживает, что святому колодцу нужен обычный ремонт, и восстанавливает его, но для большего эффекта обставляет пуск воды такими пиротехническими эффектами, что Мерлина отправляют домой на носилках. Новые газеты изображают событие в столь развязном арканзасском стиле, что даже Хозяина коробит.

В его отсутствие король берётся воплощать идею об экзамене на офицерский чин, и главным требованием оказывается родовитость. Но Хозяин находит выход: составить для знатной молодёжи особый полк Его Величества, наделённый всевозможными привилегиями, а уж остальные части армии составить из более заурядных материалов и требовать от них знаний и дисциплины, раз уж другие доблести им недоступны. Янки даже додумывается сделать службу в придворном полку настолько престижной, что во имя её члены королевского дома должны отказываться от пользования специальным королевским фондом. Это сулит заметное облегчение для государственного казначейства.

Чтобы ближе ознакомиться с жизнью простонародья, янки намеревается отправиться в путешествие по стране, переодевшись свободным простолюдином. Король в восторге от этой идеи, увязывается вместе с ним. Путникам доставляет массу хлопот и опасностей гордая осанка короля; однажды Хозяин буквально спасает его от разъярённых его бранью рыцарей, бросив под копыта их коней динамитную бомбу. Король под руководством Хозяина пытается овладеть покорной осанкой, но ему не хватает главного учителя - безнадёжных забот. Зато король удивительно благородно ведёт себя, столкнувшись с чёрной оспой! И вместе с тем даже в самых вопиющих случаях он становится на сторону знатных против незнатных.

Попадающееся им по пути простонародье проявляет в беседах удручающую непонятливость и забитость, но встречаются и проявления чувства справедливости, готовности на жертву во имя близких; любой народ, думает янки, способен создать республику, даже такой угнетённый, как русский, и такой робкий и нерешительный, как немецкий.

В конце концов, несмотря на отвагу короля, их с Хозяином незаконным образом продают в рабство с публичного торга, причём короля как будто больше всего оскорбляет то обстоятельство, что за министра дали девять долларов, а за него только семь. Работорговец быстро смекает, что «чванство» короля (янки умоляет короля не говорить о своём королевском звании, чтобы не погубить их обоих) отталкивает покупателей, и принимается выбивать из него гордый дух. Но, несмотря на все истязания, король остаётся несломленным. Пытаясь освободиться, янки и король едва не попадают на виселицу, но их спасает отряд рыцарей на велосипедах, вовремя вызванный по телефону Хозяином.

Тем временем вернувшийся сэр Саграмор затевает поединок, и янки, несмотря на все ухищрения Мерлина, убивает Саграмора выстрелом из никем здесь не виденного револьвера. В продолжение своих побед он вызывает на бой все странствующее рыцарство. Пятьсот всадников несутся на него, но несколько выстрелов, каждый раз выбивающих по седоку, оказывается достаточно, чтобы обратить эту лавину в бегство.

Странствующее рыцарство как институт погибает. Начинается триумфальное шествие цивилизации. Графы и герцоги становятся железнодорожными кондукторами, странствующие рыцари - коммивояжёрами, янки уже планирует сменить турниры на состязания по бейсболу. Янки женится на Сэнди и находит, что она сокровище. Слыша, как во сне он часто повторяет «Алло, центральная!», она решает, что он твердит имя своей бывшей возлюбленной, и великодушно даёт это имя родившейся у них дочери.

И тут, воспользовавшись ею же подстроенной отлучкой Хозяина, церковь наносит удар - отлучение: даже похороны проходят без участия священника. Отлучению сопутствует гражданская смута. Сэр Ланселот, крупный биржевик, умелыми махинациями обдирает как липку других держателей железнодорожных акций, в том числе двух племянников короля. В отместку те открывают Артуру глаза на давнюю связь его супруги Гиневры с Ланселотом. Во время развязавшейся войны король погибает, а церковь заодно с его убийцей отлучает и Хозяина.

Укрепившись в старой Мерлиновой пещере, Хозяин с верным Клареноом и ещё пятьюдесятью двумя юношами даёт бой «всей Англии» , ибо, пока он жив, церковь не снимет отлучения. При помощи динамита и артиллерии Хозяин уничтожает рыцарский авангард огромной армии, но и сам получает удар кинжалом от раненого рыцаря, которому он пытается помочь. Пока он выздоравливает, начинается эпидемия от разложения тысяч трупов. Мерлин, чисто выбритый, является в пещеру под видом одинокой старухи и при помощи каких-то манипуляций усыпляет Хозяина на тринадцать веков.

Возвращённый в прежнюю эпоху, Хозяин умирает, повторяя в бреду имена Сэнди и Алло-Центральной.

Марк Твен

Янки из Коннектикута при дворе короля Артура

Предисловие

Грубые законы и обычаи, о которых говорится в этой повести, исторически вполне достоверны, и эпизоды, их поясняющие, тоже вполне соответствуют тому, что нам рассказывает история. Автор не берется утверждать, что все эти законы и обычаи существовали в Англии именно в шестом веке; нет, он только утверждает, что раз они существовали в Англии и в других странах в более позднее время, то можно предположить, не опасаясь стать клеветником, что они существовали уже и в шестом веке. У нас есть все основания считать, что, если описанный здесь закон или обычай не существовал в те отдаленные времена, его с избытком заменял другой закон или обычай, еще более скверный.

Вопрос о том, существует ли в действительности такая вещь, которую называют божественным правом королей, в этой книге не затронут. Он оказался слишком сложным. Очевидно и бесспорно, что главой исполнительной власти в государстве должен быть человек высокой души и выдающихся способностей; столь же очевидно и бесспорно, что один только бог может, не опасаясь ошибиться, избрать такого человека; отсюда с очевидностью и бесспорностью следует, что избрание его нужно предоставить богу и что размышление приводит к неизбежному выводу, что главу исполнительной власти всегда избирает бог. Так по крайней мере казалось автору этой книги до тех пор, пока он не натолкнулся на таких представителей исполнительной власти, как мадам Помпадур, леди Кастлмен и прочие в том же роде; их до такой степени трудно было зачислить в разряд божьих избранников, что автор решил эту книгу (которая должна выйти к осени) посвятить другим вопросам, а потом, накопив побольше опыта, приналечь и вопрос о наследственном праве королей разрешить в следующей книге. Вопрос этот должен быть разрешен во что бы то ни стало, а зимой мне, кстати, делать будет нечего.

Марк Твен.

Несколько пояснительных замечаний

С забавным незнакомцем, о котором я собираюсь рассказать, я встретился в Варвикском замке . Он мне понравился тремя своими свойствами: искренним простодушием, изумительным знанием старинного оружия и еще тем, что в его присутствии можно было чувствовать себя совершенно спокойно, так как все время говорил он один. Благодаря своей скромности мы очутились с ним в самом хвосте людского стада, которое водили по замку, и он сразу же стал рассказывать мне в высшей степени любопытные вещи. Его речи, мягкие, приятные, плавные, казалось, незаметно уносили из нашего мира и нашего времени в какую-то отдаленную эру, в старую, позабытую страну; он постепенно так околдовал меня, что мне стало чудиться, будто меня окружают возникшие из праха призраки древности и будто я беседую с одним из них! О сэре Бедивере, о сэре Ворсе де Ганисе, о сэре Ланселоте Озерном, о сэре Галахаде и о других славных рыцарях Круглого Стола он говорил совершенно так же, как я говорил бы о своих ближайших личных друзьях, врагах или соседях; и каким старым-престарым, невыразимо старым, и выцветшим, и высохшим, и древним показался мне он сам! Внезапно он повернулся ко мне и сказал так просто, как говорят о погоде или других обыденных вещах:

Вы, конечно, слышали о переселении душ. А вот случалось ли вам слышать о перенесении тел из одной эпохи в другую?

Я ответил, что не случалось. Он не обратил на мой ответ никакого внимания, как будто бы и в самом деле разговор шел о погоде. Наступило молчание, которое сразу же нарушил скучный голос наемного проводника.

Древняя кольчуга шестого века, времен короля Артура и Круглого Стола, по преданию, принадлежала рыцарю сэру Саграмору Желанному . Обратите внимание на круглое отверстие между петлями кольчуги с левой стороны груди; происхождение этого отверстия неизвестно, предполагают, что это след пули. Очевидно, кольчуга была пробита после изобретения огнестрельного оружия. Быть может, в нее выстрелил из озорства какой-нибудь солдат Кромвеля.

Мой знакомый улыбнулся, - улыбка у него была какая-то странная; так, быть может, улыбались много сотен лет назад, - и пробормотал про себя:

Что скрывать! Я-то знаю, как была пробита эта кольчуга. - Затем, помолчав, прибавил: - Я сам ее пробил.

При этом замечании я вздрогнул, как от электрического тока. Когда я пришел в себя, его уже не было.

Весь вечер я просидел у камина в Варвик-Армсе, погруженный в думы о древних веках; за окнами стучал ветер. Время от времени я заглядывал в старинную очаровательную книгу сэра Томаса Мэлори, полную чудес и приключений, вдыхал ароматы позабытых столетий и опять погружался в думы. Была уже полночь, когда я прочел на сон грядущий еще один рассказ - о том…

…как сэр Ланселот убил двух великанов и освободил замок

«…Вдруг появились пред ним два огромных великана, закованные в железо до самой шеи, с двумя страшными дубинами в руках. Сэр Ланселот прикрылся щитом, отразил нападение одного из великанов и ударом меча раскроил ему голову. Другой великан, сие увидев и опасаясь страшных ударов меча, кинулся бежать, как безумный, а сэр Ланселот помчался за ним во весь дух и ударом в плечо разрубил пополам. И сэр Ланселот вступил в замок, и навстречу ему вышли трижды двенадцать дам и дев, и пали перед ним на колени, и возблагодарили господа и его за свое освобождение. «Ибо, сэр, - сказали они, - мы томимся здесь в заточении уже целых семь лет и вышиваем шелками, чтобы снискать себе пропитание, а между тем мы благороднорожденные женщины. И да будет благословен тот час, в который ты, рыцарь, родился, ибо ты более достоин почестей, чем любой другой рыцарь во вселенной, и должен быть прославлен; и мы все умоляем тебя назвать свое имя, чтобы мы могли поведать своим друзьям, кто освободил нас из заточения». - «Прелестные девы, - сказал он, - меня зовут сэр Ланселот Озерный». И он покинул их, поручив их богу. И он сел на коня и посетил многие чудесные и дикие страны и проехал через многие воды и долы, но не был принят подобающим ему образом. Наконец однажды, к вечеру, ему случилось приехать в прекрасную усадьбу, и там его встретила старая женщина благородного происхождения, которая оказала ему должный прием и позаботилась о нем и его коне. И когда настало время, хозяйка отвела его в красивую башню над воротами, где для него было приготовлено удобное ложе. И сэр Ланселот снял латы, положил оружие рядом с собой, лег в постель и сразу уснул. И вот вскоре подъехал всадник и стал торопливо стучаться в ворота. И сэр Ланселот вскочил и глянул в окно и при свете луны увидел невдалеке трех рыцарей, которые, пришпорив коней, догоняли стучавшего в ворота. Приблизившись, они замахнулись на него мечами, а тот повернулся к ним и, как подобает рыцарю, защищался. «Поистине, - сказал сэр Ланселот, - я должен помочь сему рыцарю, который один сражается против трех, ибо если его убьют, я буду повинен в его смерти и позор падет на меня». И он надел латы, и спустился из окна по простыне к четырем рыцарям, и громким голосом прокричал: «Эй, рыцари, сражайтесь со мной и не троньте этого рыцаря!» Тогда они все трое оставили сэра Кэя и набросились на сэра Ланселота, и началась великая битва, ибо рыцари спешились и стали наносить сэру Ланселоту удары со всех сторон. Сэр Кэй двинулся вперед, чтобы помочь сэру Ланселоту. «Нет, сэр, - сказал Ланселот, - я не нуждаюсь в вашей помощи; если вы действительно хотите помочь мне, дайте мне одному расправиться с ними». Сэр Кэй, чтобы сделать ему удовольствие, исполнил его желание и отошел в сторону. И сэр Ланселот шестью ударами поверг их на землю.

«„Камелот… Камелот! – повторял я сам про себя. – Право, не помню, чтобы я когда-либо слышал такое название“. Перед нами был приятный, спокойный летний ландшафт, привлекательный, как грезы, но тоскливый, как воскресенье. Воздух благоухал ароматами цветов, наполнялся жужжанием насекомых, щебетанием птиц, но нигде не видно было людей; осмысленная жизнь точно застыла в этом уголке; тут не видно было движения повозок… словом, ничего, решительно ничего. Дорога походила скорее на извилистую тропинку со следами лошадиных копыт и с колеями, оставленными колесами по обеим сторонам в траве – колесами, у которых, по-видимому, ободья были не шире ладони. Но вот показалась хорошенькая девочка лет десяти, с целым лесом густых золотистых волос, ниспадавших волнами на ее плечи. На голове у нее был венок из красных маков. Девочка была так прелестна, что я никогда не видел ничего подобного. Она шла медленно, не торопясь, и на ее лице было выражение полного спокойствия. Но человек из цирка – как я это предполагал – не обратил на нее ни малейшего внимания, он даже, как мне показалось, вовсе и не видел ее. А она, она тоже нисколько не удивилась его странному одеянию, точно она постоянно встречала таких людей в своей жизни. Она прошла мимо него так же равнодушно, как прошла бы мимо стада коров. Но лишь только она заметила меня, как в ней произошла большая перемена! Она подняла руки и остановилась как вкопанная: ее маленький ротик раскрылся от удивления, глаза испуганно расширились – в это время девочка была воплощением удивленного любопытства, смешанного со страхом. Она стояла и смотрела на нас до тех пор, пока мы не повернули за угол лесной дороги и не скрылись у нее из виду. Меня удивило то обстоятельство, что девочка остановилась и пристально смотрела на меня, вместо того чтобы обратить внимание на моего спутника. Она смотрела на меня, как на какое-то зрелище, совершенно пренебрегая своим собственным видом, – это была вторая, поразившая меня вещь, наконец, такое отсутствие великодушия в таком юном возрасте также немало изумило меня и дало пищу моим мыслям. Я шагал вперед как во сне…»

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Янки из Коннектикута при дворе короля Артура (Марк Твен, 1889) предоставлен нашим книжным партнёром - компанией ЛитРес .

Янки из Коннектикута при дворе короля Артура

Необходимое объяснение

В Варвикском замке мне пришлось беседовать с одним интересным иностранцем, о котором я и хочу рассказать. Он привлек меня к себе тремя своими достоинствами: искренней простотой, замечательным знанием древнего рыцарства и тем спокойствием, которое исходило от него, поскольку все время он говорил почти один. Мы чувствовали себя, как чувствуют себя все скромные люди, сидящие у потухающего камина, а он, мой собеседник, говорил о таких любопытных вещах, которые были мне необыкновенно интересны. Он рассказывал мягким, плавным и ровным голосом и, казалось, незаметно переносил меня и из этого мира, и из этого времени в самую отдаленную эпоху и в давно забытую страну; постепенно он очаровывал меня, так что мне начало казаться, словно меня окружают призраки и тени среди пепла и праха седой старины и я беседую с одним из ее выходцев! Действительно, как я бы говорил о своих самых близких друзьях, или о моих личных врагах, или о соседях, так он рассказывал мне о сэре Бедивере, о сэре Борсе де Ганисе, о сэре Ланселоте Озерном, о сэре Галахаде – о других великих рыцарях Круглого стола. Когда он говорил об этом, то вся его внешность преобразилась: он выглядел таким старым-престарым, невыразимо старым; каким он мне показался тогда высохшим и выцветшим и древним! Но вот он повернулся ко мне и спросил так просто, как обычно спрашивают о погоде или о какой-либо другой, совершенно обыденной вещи:

– Вам, конечно, известно о переселении душ? Знаете ли вы о перенесении тел из одной эпохи в другую?

Я ему ответил, что никогда не слышал ничего подобного. Казалось, мой ответ слишком мало интересовал его и он даже, вероятно, и не расслышал, ответил ли я ему что-либо или нет, точно у нас действительно шел разговор о погоде. С полминуты длилось молчание, но вот тишина нарушилась монотонным возгласом наемного проводника:

– Древние латы шестого столетия, времен короля Артура и Круглого стола, говорят, принадлежали сэру Саграмору Желанному; заметьте, здесь на левой стороне кольчуги находится круглое отверстие: откуда оно появилось, неизвестно в точности, предполагают, что эта пробоина была сделана еще до изобретения огнестрельного оружия. Скорее всего, этот выстрел был шуткой какого-нибудь солдата Кромвеля.

Мой собеседник улыбнулся при этих словах, но это была не современная, какая-то странная улыбка – так, возможно, улыбались несколько сотен лет тому назад. Затем он проворчал себе под нос:

– Хорошо же он это знает, я видел, когда это было сделано!

Затем, после небольшой паузы, он прибавил:

– Я сам это сделал!

Я вздрогнул и не успел опомниться от изумления, как незнакомец скрылся.

Весь остальной вечер я просидел у камина, думая о давно минувших временах. Дождь немилосердно стучал в стекла окон, а ветер выл, как дикий зверь. Время от времени я заглядывал в книгу сэра Томаса Мэлори, в которой рассказывалось так много чудесного и несбыточного, а затем опять предавался своим прежним мыслям. Наконец наступила полночь; на сон грядущий я взял прочитать другую повесть, а именно о том…

…Как сэр Ланселот убил двух исполинов и освободил от них замок

…Вскоре на него напали два исполина, вооруженные с ног до головы; в руках у них были две громадные палицы. Сэр Ланселот прикрылся щитом и отразил удар одного из исполинов, затем быстро вынул меч и отрубил ему голову. Когда другой исполин увидел это, то бросился бежать, испугавшись страшных ударов, нанесенных его товарищу; но сэр Ланселот погнался за ним, ударил его по плечу и разрубил беглеца пополам. Избавившись от исполинов, он отправился в замок, откуда навстречу ему вышли около шестидесяти дам и девушек; все они преклонились перед ним и возблагодарили его и Бога за свое освобождение. «Ах, сэр, – сказали они, – большая часть из нас уже семь лет здесь в плену; нас принуждали делать различные работы, вышивать шелком, чтобы заработать себе на еду, а между тем все мы благородного происхождения. Благословен тот день и час, рыцарь, когда ты увидел свет Божий; назови нам свое имя, и мы прославим тебя, расскажем нашим родным и друзьям, кто нас освободил из неволи! Ведь ты достоин почестей, как ни один другой рыцарь в мире». – «Прекрасные леди! – сказал он, – мое имя сэр Ланселот Озерный!»

С этими словами он оставил их и уехал, поручив их милосердию Божьему. Ланселот вскочил на коня и объездил много чудесных и диких земель; приходилось ему и переправляться через реки, и мчаться по плодоносным долинам; много натерпелся он и дурного. И нигде не приняли его, как он того заслуживал. Но вот однажды ночью он подъехал к красивой усадьбе и встретил там благородную пожилую леди, которая поместила его у себя, накормила, напоила, а также приказала дать корму и его лошади. И когда пришло время, сэр Ланселот отправился в отведенное ему помещение, где ему была приготовлена удобная постель, и лег. Не успел он еще заснуть, как услышал конский топот и затем сильный стук в ворота. Сэр Ланселот быстро вскочил с постели и посмотрел в окно: при свете луны он увидел, что к усадьбе приближаются три рыцаря, которые спешили по следам того, который приехал первым и уже стучал в ворота. Все трое, подъехав ближе, вынули свои мечи и напали на него. Тот стал защищаться. «Конечно, – подумал про себя сэр Ланселот, – я должен помочь первому рыцарю, на него напали трое; если этот несчастный будет убит, то я буду виновен, будто окажусь их сообщником и покрою себя позором». Он живо облачился в свои латы, спустился из окна по простыне к рыцарям и громко обратился к ним: «Рыцари! Сражайтесь со мной и оставьте этого одинокого рыцаря!» Тогда все три рыцаря оставили сэра Кэя и набросились на сэра Ланселота. Развернулась жестокая битва: на сэра Ланселота напали все трое и начали наносить ему удары со всех сторон. Тогда сэр Кэй хотел помочь сэру Ланселоту, но последний сказал: «Нет, я не хочу, сэр, чтобы мне помогали, оставьте меня одного бороться с ними». Сэр Кэй вынужден был исполнить его волю и остался стоять в стороне. А сэр Ланселот шестью ловкими ударами повалил на землю всех трех рыцарей.

Тогда все трое воскликнули: «Сэр рыцарь! Мы уступаем тебе как человеку, с которым в силе никто не может сравниться, так как нет никого подобного тебе!» – «Мне не нужно уступать. Вы должны уступить не мне, – возразил сэр Ланселот, – а сэру Кэю, сенешалю, только на таком условии будет дарована вам жизнь. Если вы не согласны, я вас убью». – «Прекрасный рыцарь! – ответили они. – Мы не желаем этого; мы гнались за сэром Кэем до самых ворот замка и, конечно, победили бы его, если бы ты не вмешался, потому нет никакой причины нам покоряться ему». – «В таком случае, – возразил сэр Ланселот, – как хотите, выбирайте между жизнью и смертью; хотите покориться, так покоряйтесь сэру Кэю…» – «Прекрасный рыцарь! – сказали они. – Ради спасения наших жизней мы исполним твое приказание». – «Хорошо, – продолжал сэр Ланселот, – в день Святой Троицы вы должны все трое отправиться ко двору короля Артура, выразить свою покорность королеве Гиневре, полагаясь на ее милость, и сказать, что сэр Кэй вас послал к ней и приказал стать ее пленниками».

На следующий день, утром, сэр Ланселот встал очень рано, а сэр Кэй еще спал; тогда сэр Ланселот взял латы, оружие и щит сэра Кэя, надел все это на себя, затем вывел из конюшни его лошадь, простился с хозяйкой и уехал. Вскоре проснулся сэр Кэй и увидел, что сэр Ланселот взял его оружие и уехал на его коне. «Клянусь моей верой, – сказал он сам себе, – что у сэра Ланселота будут неприятности при дворе короля Артура: подумают, что это я; он станет подстрекать моих врагов, а те, обманутые таким образом, примут его за меня и будут нападать на него. Я же, с его оружием и прикрываясь его щитом, смогу продолжать путь в полной безопасности». Простившись с хозяйкой, сэр Кэй отправился далее…

Только я опустил книгу на колени, как послышался стук в дверь – это был незнакомец. Я предложил ему трубку и стул; затем, в ожидании его рассказа, угостил его стаканом шотландского виски; он выпил один стакан, потом второй, третий и лишь после четвертого стакана он начал говорить совершенно спокойным и естественным голосом.